Вновь на столе его лежит тетрадь пустая,
В ней лишь четыре перечеркнутых строки.
А он не может углядеть конца и края
Полям досель ему неведомой тоски.
Хоть перечеркивать нередко доводилось
То, что столь трудно появлялось на листах,
Теперь в привычку вероятно превратилось
Стирать поэзию во всех других местах.
Из своей жизни смог стереть ее умело
Порой стирал стихи и из души других
И принимался за другие строки смело,
Чтоб менестрель последний наконец затих.
Однако чудом вдруг забрезжил луч спасенья
И, судеб волею, карателю поэм
Явилась та высшая степеь вдохновенья,
С которой даже он не мог остаться нем.
Ему бы стоило минутой насладиться,
Ее прочувствовать, обвыкнуться слегка,
Но не сумел, душа стала томиться,
И вот уж выведена первая строка.
Она была нежна, чиста и непорочна,
Как и последующие несколько стихов.
И вот уже вчерашний "цензор" знает точно:
Создать шедевр он сегодня же готов.
И сразу стал писать огромнейшую оду,
В которой будет миллион чудесных строк!
Он в ней затронет философию, свободу
Любовь, предательство, историю, порок!
За две минуты сразу скрылись две страницы
Под письменами вдохновленного героя,
Вот описание ночного неба в Ницце,
Вот свежий взгляд на становленье Трои.
Лишь через сутки он решил остановиться,
Чтоб оценить свои чудесные труды,
Боже, как будет он сейчас ими гордиться!
Как будут все без исключенья им горды!
Но возопил от страха, лишь дойдя до третьей
Главы великого шедевра своего.
Она была полна ненужных междометий,
В четвертой не было и вовсе ничего,
Хоть чуть похожего на звонкий слог поэта,
Все представляло лишь бессвязных букв набор,
И в переливах ярко-утреннего света
Они смотрели на него будто в укор.
Остановиться бы на самой первой строчке
Или на первых дивных пламенных стихах
Их осознать, прожить, не дописав до точки,
Шедевр будущий не превратился б в крах.
Ведь вдохновение не терпит присвоенья,
И остается лишь когда его хранят,
А не пускаются писать без промедленья
Про все и сразу на себе угодный лад.
Что ж цензор? В музу теперь верит он всем сердцем,
Надеется, что та представит шанс второй,
Открыл поэзии все потайные дверцы,
Творить желая днем, и в тихий час ночной.
Чтобы начать писать с тех нежных первых строчек,
Чтобы опять разжечь в груди своей костер.
И убедиться, что в бреду своем полночном
Он строчки первые действительно не стер.